Пропорции и форма мечей оставались по-прежнему хэйанскими, т. е. сравнительно легкими, узкими, изящными, с хищным маленьким острием. Однако двукратное неудачное нашествие монголов в 1274 и 1281 гг. заставило японцев пересмотреть свое вооружение. 

 

Так на исторической сцене появляются тяжелые, широкие клинки с мощным кургузым острием в стиле икуби-кисса-ки («кабанья холка»). Украшению оправ в ту тревожную эпоху придавали мало значения. Цубы, как правило, изготавливали сами кузнецы в комплекте к каждому новому мечу, цветными металлами особо не баловались, в декоре ножен преобладал черный лак. 

 

Спрос на оружие держался на той идеально гармоничной отметке, что позволяет спокойно и уверенно насыщать рынок именно таким объемом продукции, который требуется, без ажиотажа и спадов, одинаково пагубных для мастерства.

Примерно в это время восходит звезда провинции Бидзен, но и в других землях множатся ряды кузнецов, чьи клинки признаны национальным сокровищем. Так, легендарный Масамунэ (1256-1343) работал тогда в провинции Сагами (Сосю), считавшейся поставщиком Камакурского сёгуната. Он прожил очень долго (87 лет) и оставил после себя обширную плеяду учеников. Как уже было сказано, в 1332 г. Асикага Такуадзи стал сегуном, и Камакурский период благополучно завершился, передав эстафету Намбокутё.

Особую известность им принесли сражения при Каванакадзима, где их армии неоднократно сталкивались в 1553-1563 гг. Позднее эти битвы вошли в анналы военной истории. Особенно выделяется такой случай. Сингэн находился в тылу, ожидая вестей о ходе сражения, когда увидел приближающихся к нему всадников. Телохранители Сингэна не подозревали, что это были люди Уэсуги, под предводительством самого Кэнсина. Прежде чем они опомнились, Кэнсин подскакал к Сингэну и нанес ему удар мечом. Сингэн отразил удар металлическим боевым веером. Через несколько минут подоспевшие люди Такэда оттеснили Кэнсина и его воинов. Сингэн не успел даже подняться со стула, чтобы обнажить меч. 

Сингэн приложил все усилия, чтобы помочь Ёсиаки уничтожить Нобунага. В 1573 г. при штурме одного из замков Иэясу (Токугава Иэясу стал одним из наиболее уважаемых командиров Нобунага) он получил пулевое ранение. Ранение сначала не вызывало опасений, но, как угверждают многие историки, именно оно привело в конечном итоге к болезни и смерти Сингэна. Нобунага, вовлеченный в это время в борьбу с религиозными мятежниками, торжествовал.

Прошло всего 13 дней после убийства Нобунага, когда Хидэёси сразился с Мицухидэ при Ямадзаки, где наголову разбил его, отомстив за смерть своего сюзерена. В глазах самураев это была справедливая кара за предательство, но Хидэёси рассматривал свою победу как возможность установить контроль над страной. Хидэёси объявил малолетнего внука Нобунага, Хидэнобу, законным наследником , а себя — его опекуном и возглавил военный совет, действовавший от имени ребенка. Создание военного совета было продуманным шагом. В совете Хидэёси смог подавить амбиции могущественных аристократов и отклонить претензии оставшихся без наследства сыновей Нобунага. Являясь главой совета, Хидэёси пользовался неограниченной свободой действий. 

Всех своих противников Хидэёси объявил изменниками и повел свои армии на даймё, отказавшихся его поддерживать. Такая политика служила определенным целям — захватывая чужие территории, Хидэёси действовал как бы от имени своего убитого господина. Создавая собственную иерархическую систему, он щедро награждал деньгами и землей преданных ему даймё и военначальников. За несколько месяцев Хидэёси сосредоточил в своих руках огромную власть и теперь уже действовал исключительно от своего имени. Хидэёси окончательно утвердил свое положение после сражения с Сибата Куцуиэ при Сидзугатакэ в 1593 r. Это была легкая победа, которая, однако, окончательно сделала его хозяином Японии. Хидэёси понимал, что необходимо постоянно подтверждать свои административные и полководческие способности. 

Ода Нобунага, среди прочего, оставил ему хорошо организованную армию, память о безжалостном отношении к врагам и хорошо налаженные контакты с европейцами. Несколько сыновей Нобунага были обращены в христианство, собирались крестить даже его внука и наследника. 

В решении военных задач Хидэёси всегда проявлял незаурядное мужество и творческий подход. Известен факт, когда при захвате вражеского замка он на глазах его защитников выстроил поблизости крупное укрепление, ставшее плацдармом для атаки. При этом Хидэёси не был потомственным самураем. Он родился в семье бедного дровосека в глухой деревушке под названием Накумара («Среднее селение»). По утверждению некоторых биографов, Хидэёси долгое время служил у даймё по имени Мацусита. Однажды Хидэёси был отправлен купить доспехи для Мацуситы. Хидэёси взял деньги, купил кирасу для себя, а затем записался на службу к Нобунага. Одно из предприятий Хидэёси сравнимо с земельной описью Англии, произведенной Вильгельмом Завоевателем. 

Начиная с 1583 г. по всем провинциям Японии проводилась опись сельскохозяйственных земель, позволявшая точно установить систему распределения национального дохода. Опись продолжалась до 1598 r. и стала одной из самых подробных в японском делопроизводстве. Были изготовлены три экземпляра кадастровой книги, дополненной подробными картами; по одному экземпляру получили император и Хидэёси, даймё провинций были розданы фрагменты третьего экземпляра, имеющие отношение к их владениям. С этого времени экономическое состояние провинций стало измеряться в коку: одной коку риса можно было прокормиться одному человеку в течение года. Чтобы иметь титул даймё, был необходим доход не менее 10 тыс. коку. Одним из богатейших был клан Маэда, владевший собственностью, стоившей более миллиона коку. Хидэёси показал, что является не только отличным воином, но и умелым администратором. 

В 1584 г. Токугава Иэясу снова появился на политической сцене, дав Хидэёси сражение при Нагакутэ. Их столкновение больше напоминало затянувшееся проти востояние — два войска в течение многих дней наблюдали друг за другом из-за полевых укреплений. Хидэёси готовился незаметно уйти, чтобы напасть на оставшуюся без защиты Иэясу его родную провинцию Микава. Иэясу ожидал подобного поворота дел и расположил свои войска таким образом, чтобы предотвратить отход Хидэёси. После сражения выяснилось, что Иэясу потерял 600 человек, а Хидэёси — 2,5 тыс. После этого их противостояние продолжилось. В результате Иэясу пришлось уступить и капитулировать перед Хидэёси. 

В 1585 г. император присвоил Хидэёси титул кампаку. На следующий год он был возведен в канцлеры и получил имя Тоётоми «Изобилие сокровищ»). Перестав называть себя Хасиба (это имя он принял , будучи на службе у Нобунага), Хидэёси навсегда забыл об этом периоде своей жизни. Низкорожденный асигару был отныне настоящим хозяином Японии. Хидэёси пытался убедить окружающих, что является потомком Фудзивара, и даже принял (с благословения императора) аристократический герб с украшением в виде павлонии. 

Тоётоми Хидэёси необходимо было подавить восстание на Кюсю, где могущественный клан Симадзу и христианский клан Арима отказались подчиниться центральной власти. Только Отомо Ёсимунэ, верный вассал кампаку, не давал им окончательно утвердиться на острове. По просьбе Ёсимунэ Хидэёси отправил ему на помощь военное подкрепление. Первое значительное поражение силы Симадзу потерпели в битве, весьма напоминающей битву при Нагасино. Один за другим их вассалы переходили на сторону Хидэёси. Это была длительная кампания, которая в конце концов увенчалась победой кампаку, проявившего милосердие и не уничтожившего весь этот клан, как поступил бы Нобунага. 

После покорения Симадзу в Японии оставалось всего лишь два клана, еще не признавшие верховенство Хидэёси — Ходзё из Одавара и Датэ из Муцу. В 1590 r. Иэясу от имени кампаку предпринял осаду Одавара, больше напоминавшую загородную прогулку, нежели военные действия, и взял эту крепость Ходзё. Датэ Масамунэ, будучи великим стратегом, также счел за благо покориться Хидэёси.

Некоторые настаивают на том, что одной из причин этой войны было желание Хидэёси чем-то занять свое хорошо обученное и закаленное в сражениях войско. После многолетней войны за обладание Японией он хотел исключить малейшую возможность мятежа со стороны своих изнывающих от скуки и безделья самураев. 

Хидэёси задумывал широкомасштабную операцию. Вторжение должно было осушествляться в два этапа. На первом этапе планировалась оккупация Кореи силами семи корпусов, на втором — захват Китая (к первым семи корпусам на этом этапе должны будут присоединиться еще три корпуса). Армия покоренной Кореи, если потребуется, войдет в состав войска Хидэёси. На первом этапе вторжения было задействовано около 140 тыс. человек (из них около 30 тыс. с Кюсю и Сикоку); около 60 тыс. человек оставались в резерве, который планировалось задействовать на втором этапе операции.

В 1592 г. первые корабли с войсками отплыли от берегов Японии. Отправив армию в Корею, Хидэёси, однако, не назначил единого главнокомандуюшего, что привело к возникновению серьезных разногласий между командирами корпусов. Особенно болезненно на положении вторгшихся войск сказывались несогласованные действия двух руководителей — Като Киёмаса и христианского даймё Кониси. Если бы они действовали более скоординированно, а не пытались бы опередить друга друга во время наступлении на Сеул, они могли бы захватить самого короля. Однако последнему удалось ускользнугь за день или два до того, как передовые отряды японцев подошли к столице. 

Популярным развлечением среди самураев во время их продвижения на север к китайской границе стала охота на тигров. В 1593 г. японская армия взяла Пхеньян, самую северную корейскую крепость. Наступил этап введения в действие резервного войска — время наступления на Китай. В этот момент в действие вступает корейский флот под командованием адмирала Йи Сунь-Синя. Согласно некоторым источникам, многие из его кораблей были настоящими броненосцами и назывались «черепашьи корабли» отчасти из-за железных «панцирей», укрепленных на бортах, отчасти из-за антиабордажных деревянных щитов. Японские корабли, напротив, больше напоминали неуклюжие баржи. Применяя умелую тактику и более совершенные технические средства, им удалось перерезать японские морские коммуникации. Китайцы присоединились к военным действиям, переправившись через реку Ялу, и японцы начали с боями медленно отступать на юг. В итоге они были оттеснены на юго-западную оконечность Корейского полуострова, где удержи вались в течение четырех лет. 

В 1597 г. Хидэёси приказал начать второе вторжение. Однако китайцы закрепились на севере Кореи. К концу 1598 г. самураи были вынуждены покинуть Корею. В этом году скончался Хидэёси, оставив наследником малолетнего сына.

Идея тэнно отвечала рефлексу национальной гордости, это был резкий выпад японского общества против господства неоконфуцианства, политическая жесткость которого затмила романтику драм и потрясений былых времен. По мере того как развивались первые филологические опыты изучения классики, японские ученые стали исследовать старинные формы синтоизма (ко-синто), такие, какими они, без сомнения, были до того, как синтоизм был вынужден отказаться от своего первоначального вида, в те далекие времена, когда ни буддизм, ни конфуцианство еще не поглотили синтоизм своими категориями. Недоверие феодальных структур уже существовало: уже суйка синто Ямадзаки Ансай (1618—1682) подчеркивал свое благоговение перед императорской семьей. Хаяси также писал об этом, хотя и находился на службе у Токугава и был образцовым представителем конфуцианской ортодоксии. Тем не менее он проповедовал в Киото необходимость наивысшего почитания императора. 

Идея в самом деле имела успех, поскольку в ней обрели почву для взаимопонимания и течение, направленное на восстановление национальных ценностей, и течение, которое стремилось к китаизации: первые памятники японской литературы и китайская философия вращались вокруг понятия верховной власти. Если перипетии Японии XX века рассматривать как следствие предшествующего опыта, то они уже не удивляют. На Дальнем Востоке никогда не проводилось, как на Западе, четкого различия между кесарем и Богом, если это разделение вообще когда-либо соблюдалось в действительности даже в тех странах, которые придумали упомянутый принцип. Японское представление об императоре, таким образом, страдало от двойственности, которая на протяжении веков была источником многих недоразумений, зачастую драматического характера. На это представление оказывала влияние близость Японии к Китаю, даже сам император испытывал это воздействие китайской концепции императорской власти. 

В китайских конфуцианских и правовых концепциях император, считавшийся «сыном Неба», оставался человеком. Но это был человек, личность которого оценивалась тем, что он был избран Небом первым среди людей, совокупность которых составляла связь между квадратной землей и круглым небом. Китайский император был основой Вселенной; его символ — дерево Кэн — располагался в центре неба и земли, там, где в полдень не существует ни тени, ни эха. Императору выпала священная миссия обеспечивать беспрерывное движение механизмов Вселенной, а человеческая общность в ней представляла наиболее законченный аспект. Он, безусловно, являлся религиозным главой, но религия смешивалась тогда с регулярным движением государства: человеческие качества, даже добродетель, и религиозная практика рассматривались как предпосылки удачи в материальном мире. Сын Неба был облачен всемогущей и вездесущей властью. В нем должны были соединяться и концентрироваться все добродетели, а от его большей или меньшей мудрости зависел неостановимый ход дел в стране: «Для того чтобы управлять народом и империей, не существует ничего более эффективного, чем добродетель, ничего более действенного, чем справедливость. Благодаря добродетели и справедливости народ проявляет трудолюбие и не возникает потребности прибегать к наказаниям. Именно такой была форма правления Чэн Нонга и Хуан Чи. Благодаря добродетели и справедливости безграничность четырех морей, воды рек и потоков не может стать угрожающей. Высота горы Тай-шань, опасная крутизна горы Хуэй не могут создать препятствия. Поэтому добродетель древних царей мирно охватывала весь мир и мирно разливалась до четырех морей» (Лю Пу Вэй. Лю че чунь цзы).

Экономический застой, бедствия, голод, эпидемии рассматривались в Китае как предупреждение природы: они означали для подданных и для императора, что он больше не гармонировал с космическими силами: «Когда горы обрушиваются и реки пересыхают, то это предзнаменование гибели государства» (Сыма Цянь «Исторические записки»). С этого момента свержение неспособной династии становилось законным. Новый основатель династии обычно появлялся из бури и предъявлял доказательства того, что он достоин мандата Неба. Пришедшие в Японию вместе с конфуцианством в эпоху Асука, эти представления в той или иной степени оказывали влияние на японского императора и его народ. 

В том же направлении еще из эпохи Эдо шло развитие конструктивного исторического разума, озабоченного моральными «уроками» и доказательствами. В XVII веке началась новая эра, которая связана с историческим видением национального прошлого. Оно должно было рассматриваться уже не" в легендарных аспектах, а в соответствии с повествовательной строгостью китайских анналов. В 1657 году Токугава Мицукини (1628—1701) — внук первого сегуна из дома Токугава и один из главных приверженцев неоконфуцианства—собрал в своих землях в Мито группу, которой было поручено полностью пересмотреть историю Японии в свете принципов китайской исторической науки. Эти принципы до того времени понимались иначе. Ученым следовало выявить, какие реальности скрывались под древними мифами, а не заниматься изысканием причин недавнего переворота; они надеялись способствовать укреплению морали и социального строя, основы которых, как полагалось, нужно было извлечь из событий мифологического прошлого: «Пишите ее [историю], сохраняя верность событийной основе, и моральная сопричастность проявится открыто. От древности до настоящего времени обычаи и традиции народа, были ли они изысканными или грубыми, равно как и правительство и управление во времена, сменявшие последовательно друг друга [приводившие к процветанию или к гибели], будут изложены черным по белому так же ясно, как если это были вещи, которые мы осязаем. Хорошие поступки служат тому, чтобы вдохновлять людей, а плохие — чтобы их удерживать от плохого, таким образом, пусть мятежники и предатели дрожат в страхе перед судом истории. Таким образом, образование и поддержание общественного порядка получат от этого большую выгоду» (Дай Нитон Сит). 

Следуя китайскому примеру — «Истории великой династии Мин» (Та Минче), — эта работа должна была закончиться составлением «Истории великой Японии» (Дай нихонси), первые тома которой появились в 1715 году. Исследование завершилось морализацией, исключив какое-либо иное рассмотрение, так что ничего в конечном счете не было изменено в старой мифологической хронике. Идея лояльности, которую все должны выказывать императорскому дому, от этого только усилилась, тем не менее передача государственных дел в руки императора не предполагалась. 

Сторонники научной истории также пытались исследовать проблему императора и возникновения императорской власти. Один из них, Араи Хакусэки (1657—1725), историк, философ и известный политический деятель, имел смелость обнародовать некое открытие в китайской мысли, не связанной с феодализмом, но это не понравилось сегуну Ёсимунэ, и автор оказался в немилости. Вынужденная праздность, которая последовала за этим, предоставила ему свободное время для размышлений над легендарным происхождением Японии, миф о котором, как предполагалось, должен был усиливать императорский престиж. Мудрость мыслителя уберегла его от дальнейших неприятностей, так как эта идея устраивала, вероятно, всех — и цензоров сёгуната, и сторонников пересмотра представлений об императоре: мнения сошлись. «Японские источники по этому периоду [древности] редки, это правда, однако в китайских исторических сочинениях начиная с „Позднейшей истории Хань" присутствуют сведения, которые касаются нашей страны, и там приводится много ценных сообщений. Между тем их обычно считают россказнями и выдумками, почерпнутыми из иностранных источников, и мы проходим мимо них, не уделяя им никакого внимания и не удостаивая их изучением. Кроме того, три корейских государства в эпоху Хань были заморскими областями нашей страны в течение четырехсот лет, и их архивы часто подтверждают или дополняют нашу информацию, но и их презирают точно так же. Таким образом, историки Мито опираются на „Хроники" и больше ни на что другое; и в силу этого история нашей страны оказывается повествованием о мечтаниях, привидевшихся во сне… Люди обычно желают прославиться благодаря своим знаниям и своей доброй репутации; но с тех пор, как моя репутация ученого достигла Китая, Кореи, Рюкю и даже Голландии, путешественники из этих стран спрашивают время от времени о том, что у меня нового, но их интерес ко мне стал одной из причин моих несчастий. Учитывая мой пожилой возраст, я должен считаться с фактом, что мои дети и мои внуки рискуют пострадать из-за этого интереса. Уже семь или восемь лет я пытался держаться в тени, и мне рассказывают, что людей, которые меня критикуют, не так уж и много. Именно эти причины заставляют меня сомневаться, следует ли мне публиковать мои труды. Я твердо заявляю: я могу довериться мнению людей лишь через век или два века после моей смерти» (Араи Хакусэки дзэнсю). Это не было научной дискуссией, но в этой ситуации отразилось философское противостояние двух точек зрения на происхождение государства!. 

Действительно, в Японии (возможно, в большей мере, чем в другой стране) власть использует людей и вся японская история представляет собой только длинное недоразумение между законностью и реальностью власти. Великие законодательные изменения, потрясения зафиксировались в тексте сводов законов — под влиянием Запада — только с XVIII века, который возродил составление законов по китайскому образцу: парадоксальным образом Восток и Запад дали одинаковую оценку японской истории. Современные юридические акты не ввели, впрочем, ничего нового, поскольку уже в XIX веке БабаТацуи (1850—1888) написал: «Учитывая природу идеи государства, суверенитет должен заключаться в народе. Он может находиться в руках императора согласно времени и обстоятельствам, но с развитием прогресса в деле просвещения народа и процветания страны он должен в конечном счете находиться у народа… В Японии он заключается, без сомнения, в личности императора уже две с половиной тысячи лет, но его следует возвратить народу по его требованию через несколько сот лет, когда судьба страны будет изменена и когда народ будет единодушен в том, что следует превратить монархию в демократию» (Баба Тацуи. Автобиография Канэко Кэнтаро).