Skip to content
Традиционное отношение японцев к обнаженному телу радикально отличалось от античной, западной или индийской традиций.
В европейском и индийском искусстве нагота имела как эротический, так и эстетический смысл, и обнаженное тело прославлялось с обеих этих точек зрения, причем особое внимание уделялось так называемым вторичным сексуальным признакам: грудям, животу, бедрам, округлым очертаниям фигуры женщины, атлетическому строению тела мужчины. В Японии эстетически значимым было не тело, а одежда, которая в старину фактически была одинаковой для представителей обоих полов. Внешне разница между мужчиной и женщиной порой казалась неуловимой, что очень заметно по гравюрам эпохи Эдо. И лишь на эротических картинах (сюнга, «картины весны») тендерные различия оказывались намеренно подчеркнутыми преувеличенным и чрезвычайно тщательно выписанным изображением половых органов. Другие же части тела (за исключением лиц и ног) обычно оставались скрытыми под пышными и изысканными одеяниями. Такое отношение к наготе ближе к традиционному китайскому (хотя ниже пойдет речь о существенных различиях и между ними тоже).
Марк Холборн достаточно прямолинейно утверждает, что «в китайском и японском искусстве нет традиции изображения наготы. Когда на ландшафтах сунской эпохи появляются изображения людей, они выполнены одним взмахом кисти, и их значимость приравнивается к очертаниям дерева или скалы. Человеческая фигура является одним из составляющих элементов ландшафта, а вовсе не доминирующим изображением на конкретном фоне. Человек и его мир представляют собой континуум. Идеализация человека полностью отсутствует, поскольку человек является не более важным компонентом картины, чем время года или ландшафт, в котором он представлен» (Holborn М. Beyond Japan. London: Barbican Art Gallery, 1991, p. 50). Это утверждение более применимо к китайскому искусству, чем к японскому, ибо в Японии, начиная с периода Эдо, эстетика обнаженного, полуобнаженного или драпированного женского тела стала, особенно в эротических картинах жанров сюнга и бидзинга («изображения красавиц»), одной из самых привлекательных тем.
В хэйанском искусстве встречаются — правда, только в таких эротических свитках, как «Какигаки дзо-си» или «Фукуро дзоси» — отдельные примеры изображения обнаженного тела. На этих картинках со сценками соития и мужчины, и женщины изображены совершенно голыми, если не считать того, что у мужчин на головах остаются церемониальные шапки эбоси. Но это было скорее исключением: в сокрытом под многослойными одеждами хэйанском обществе самым изысканным одеянием считалось дзюити-э (одиннадцатислойное платье). Обычно открытыми для всеобщего взора оставались лишь лицо, голова и часть шеи; под тяжелым многослойным платьем контуры фигуры оставались совершенно неопределенными.
Как пишет Цветана Кристева, «постепенный доступ к следующим слоям одежды акцентируется двумя деталями костюма: декольте и рукавами. Чем ближе слой к телу, тем уже декольте и длиннее рукав, благодаря чему вертикальные плоскости подчеркиваются горизонтальными линиями. Обе константы одинаково важны. Разноцветные декольте не в силах передать свою информацию из-за многочисленных помех, чинимых другим источником — рукавами. Эти детали являются продолжением сокрытого под одеждой тела и содержат информацию, которая не может быть передана откровенно». (Кристева Ц. По следите на четката. София, 1994, с.31).
Эстетика эротического одеяния или драпировки сохранялась в неизменном виде во все долгие века японской истории, она и поныне остается очень актуальной. На эротических ксилографах периода Эдо женщины во время совокупления изображаются в ярко-красочных, но скомканных и распущенных кимоно, из-под которых видны только их ноги и гениталии. Само по себе обнаженное тело оказывается важным лишь во вторую очередь, хотя иногда и оно изображается на ксилографах. В то же время японцы, в отличие от китайцев, уделяли особое внимание мужским и женским гениталиям, вырисовывая их в мельчайших подробностях и придавая им часто нечеловеческие, гигантские размеры. Вероятно, для японцев половые органы являются единственной эротически значимой частью человеческого тела. Подобное отношение сохраняется и в наши дни, когда кульминацией любого стрип-шоу является демонстрация женских половых органов, которые посетители пристально изучают. В то же самое время «зацикленность» на женском лоне привела к появлению особой японской формы цензуры, когда все попадающиеся на картинах, фотографиях или в кино интимные части женского тела, и особенно волосы на лобке, тщательно затушевываются или прикрываются мозаикой.
Обнаженное тело
До эпохи Мэйдзи (1868 г.) обнаженное тело обычно воспринималось как нечто естественное и не сопровождалось эстетическими или эротическими ассоциациями (в публичных банях, на горячих источниках, во время хадака мацури — «голых праздников», соревнований по борьбе сумо). Женщины не особенно стыдились демонстрировать свою голую грудь. Один из членов американской экспедиции Перри в Японию в 1854 г. писал с отвращением о том, что, побывав в бане, он увидел, как «семнадцатилетние девушки, старухи, молодые’женщины и старики сидели на корточках на каменном полу, не прикрывшись и тряпицей размером хотя бы с ноготь на большом пальце». На ксилографах периода Эдо, изображающих сцены в публичных банях, отчетливо видно, что мужчины прикрывают свои тайные места маленьким фартучком, тогда как женщины полностью обнажены.
Эрнест фон Гессе-Вартег, посетивший Японию в эпоху Мэйдзи, был смущен тем, что японцы не пытаются скрыть свою частную жизнь от посторонних глаз: Проезжая мимо ряда домов, он заглядывал внутрь и был поражен, видя, как «молодая девушка, обнаженная до пояса, сидит на корточках перед зеркалом, пудрит свое красивое личико и румянит губы, совершенно не стесняясь». В другом месте он пишет, что японка «ежедневно, даже по несколько раз в день, принимает ванны, внутри дома или снаружи, одна или еще с кем-нибудь и в своей невинной наивности показывается, как есть, всему свету. В то же время ее возмущают глубокие вырезы на платьях наших дам. Только бы не делать чего-нибудь на полозину. Она или совсем одета, или, если обстоятельства этого требуют, она сбрасывает с себя кимоно и остается в своем природном виде, который ей, однако, далеко не так к лицу, как кимоно. В жаркое время года она зачастую (у себя дома, или при работах на свежем воздухе) сбрасывает с себя все одежды».
Совсем другого типа нагота была приемлема среди мужчин низших классов. Грузчики, кули, сельскохозяйственные или промышленные рабочие, почтальоны часто не носили ничего, кроме набедренной повязки (фундоси) или коротких подштаников. Их нагота считалась нормальной и никого не шокировала. Заменителем одежды часто выступала татуировка, когда человек словно надевал на себя новое, «вечное» одеяние. Японская татуировка, чрезвычайно изысканная и многоцветная, часто покрывающая всю поверхность тела, сохранилась почти в неизменном виде до наших дней и рассматривается как специфическая форма искусства. Знаменитый писатель Танидзаки Дзюнъитиро отмечал: «Посетители веселых кварталов Эдо предпочитали нанимать великолепно татуированных носильщиков паланкинов; куртизанки Есивара и квартала Тацуми влюблялись в татуированных мужчин… Время от времени устраивались выставки, участники которых раздевались догола, и чтобы продемонстрировать свои филигранные тела, они горделиво похлопывали себя по телу, хвастались рисунками на своих телах и критиковали достоинства друг друга».
Ранее распространенная, в основном, среди париев общества, татуировка превратилась в значимый символ, заменитель одежды, сделавший видимым нагое тело. Не физические характеристики, а необычность татуировки придавала значимость ее хозяину.
В другую категорию попадают борцы сумо. Их обезображенные ради соответствия традиционным стандартам тела оказываются привлекательными как раз по причине своей уникальности: именно свисающие животы, жирные бедра и ноги превращают их в объект поклонения.
Тем не менее, в этом случае (как и в хадака мацури) нагота, вероятно, имеет ритуальное происхождение и не имеет никаких коннотаций с реальными признаками физического тела. В некотором смысле это касается публичных бань (сэнто) и горячих источников (онсэн), где люди не обращают внимания на взаимную наготу. Бернард Рудофски описывает отдых японских семей на морском побережье на острове Сикоку в 1960-х годах. Хотя, по его словам, некоторые из юных матерей, обнажившись по пояс, и плескались с детьми у самого берега, ни одна не решилась плавать. Единственным исключением оказалась девушка, попытавшаяся доказать, что умеет плавать. Женщин восхищал цвет ее ярко-желтого купальника, гармонировавшего с цветом заката (мужчины при этом не обращали на представительницу прекрасного пола никакого внимания). Когда, покончив с купанием, девушка возвращается на берег, она «не без труда стягивает с себя купальник модного, но консервативного фасона, после чего вешает его на руку и, ничем не прикрывшись, в чем мать родила, без тени смущения уходит».
Находясь на крошечном островке Такэтоми, входящем в архипелаг Яэяма, я видел группы японских туристов, которых привозили оглядеть местную достопримечательность — безупречно чистый песчаный пляж, посещение которого было частью их однодневного тура. Мне не довелось видеть, чтобы хоть кто-то из них искупался или хотя бы разделся, хотя некоторые решительно принялись бродить босиком по мелководью. Большинство туристов просто сидели на берегу и наслаждались видом изумрудного моря. На островах Мияко и Яэяма я очень редко видел, чтобы кто-нибудь из японцев (за исключением любителей подводного плавания) вообще погружался в море. Возможно, одной из причин является нежелание загореть, поскольку у японцев цвет кожи от природы более смуглый, чем у европейцев, но, вероятно, более важно то, что им просто неприятно выставить свое тело на всеобщее обозрение. Когда это происходит в коллективе, нагота не только позволительна, но даже остается незамеченной, в противном же случае она кажется отвратительной или, наоборот, сексапильной.
Табу на обнаженное тело
После революции Мэйдзи, под влиянием западных пуританских взглядов, обнаженное тело стало строгим табу, что привело к запрещению древних фаллических культов, равно как и откровенных упоминаний о сексе. Это положило конец совместным баням и горячим источникам, впрочем, никогда не имевшим сексуальных коннотаций (единственным исключением были порно-издания, намеренно эксплуатировавшие эту тему как непристойную). Даже в современных японских сэнто и ротэнбуро (банях под открытым воздухом) сохраняется весьма пуританская атмосфера. У мужчин (и редких женщин) интимные части прикрыты специальным фартучком или поло-тенчиком, которое снимается только перед погружением в ванну. Самое странное здесь то, что молодые мужчины обычно больше озабочены прикрытием своего мужского достоинства, чем люди зрелого возраста и старики, которые часто вообще забывают об этом. В любом случае, прикрываться полотенчиком неписаный закон современных публичных бань в Японии.
Когда в послевоенное время антисексуальная цензура частично была ослаблена, публикации на темы секса появились, как грибы после дождя. Тем не менее, до наших дней сохранился запрет на изображение гениталий (и прежде всего волос на лобке) на рисунках, фотографиях, в кино и на видео. Центральной фигурой послевоенного культа мужского обнаженного тела стал писатель Мисима Юкио (1925-1970), всегда восхищавшийся классическим греческим искусством. Он позировал в обнаженном виде перед камерой Хосоэ Эйко, в результате чего появился их совместный фотоальбом «Баракэй» («Убитые розами», 1963), балансирующий между идеями подавленной жестокости и гомоэротизма. А еще раньше Мисима настолько потряс революционный балет Хидзиката Тацуми, создавшего первый в Японии аутентичный театр тела, что Мисима решил даже внести вклад в его развитие.
Это было время расцвета всевозможных сексуальных девиаций. Когда открытая демонстрация половых актов и органов была запрещена, продюсеры заменили примитивные фиговые листочки суперэкзотичными садомазохистскими или гротескными сценами с эксцессами флагелляции, пыток и ужасов. Цензура пропускала любые аномальные сцены, лишь бы только в них не содержалось демонстрации половых органов и волос на лобке. Типы подобных эксцентричных изображений получили название «эро гуро нансенсу» («эротическая гротескная чушь»). Гротескное сексуальное искусство просуществовало несколько десятилетий и оставалось популярным до самого последнего времени.
Японское порно и секс-индустрия
Японское порно и секс-индустрия является одной из самых невинных и в то же время самых изобретательных и самых отвратительных в мире. Садомазохизм и бондинг («связывание») в сочетании с перверсивным сексом перекочевали позже в комиксы и видеопродукцию для взрослых, производимые в Японии в невероятном количестве. Связывание постоянно оставалось популярной темой, потому что кожаные костюмы, высокие каблуки и длинные перчатки предлагали образ женщины одновременно обнаженной и одетой. «В фигуративных видах искусства, — пишет Марио Периола, — эротизм присутствует как отношение между одетостью и наготой. Поэтому он предполагает возможность движения — перехода — из одного состояния в другое. Если один из этих полюсов приобретает первостепенное или существенное значение в ущерб второму, то возможность перехода приносится в жертву, а вместе с нею и условие существования эротизма. В таких случаях абсолютной ценностью становится либо одетость, либо нагота».
После эпохи Эдо японцы постоянно балансировали между обеими крайностями, и связывание отлично отвечало этой двойственности. Мужчины-японцы кажутся абсолютно равнодушными к женской наготе, если только перед ними не экзотичные западные девицы, привлекающие своими особенно пышным бюстом или бедрами. В то же время японские девушки в прозрачном нижнем белье вызывают у них особый восторг.
Садомазохизм
Другой специфической особенностью японской культуры, начиная от великих мастеров и кончая бульварными журналами, является садомазохизм. Где еще, кроме Японии, можно встретить такой необычайно широкий спектр садомазохистских фантазий? Художник Мурой Асунадзи создал большое количество комиксов с одним единственным персонажем: «женщиной-собакой» (онна-ину). Голая девушка с личиком Лолиты, торчащими сосками и хвостом представлена в них как объект самых разных унижений (как правило, на шее у нее имеется ошейник). Обычно эту девушку пытают, душат, на нее мочатся, за ней следят и т.п. Но при этом никто не пытается с ней совокупиться. Харукава Намио постоянно эксплуатирует другую тему: обычно он изображает пышную девицу с европейскими чертами лица и голым задом, восседающую за стойкой бара на связанном мужчине, лицо которого, упирающееся в ее лоно, служит ей сидением. Неотъемлемой частью многих авангардистских представлений являются извивающиеся в мучениях, кричащие от боли, подвешенные на веревках обнаженные девушки, над которыми всячески измываются. В большинстве случаев они вряд ли могут вызывать сексуальное желание, но в стране запрещенного секса они так же привлекательны, как женщины с розгами в викторианской Англии. Нака-ясу Хиротору предпочитает еще более жуткие сюжеты: ему принадлежат фотографии полуобнаженных женщин, совершающих сеппуку. Давний поклонник Мисима Юкио и автор нескольких обстоятельных исследований по истории харакири в Японии, Накаясу пытается придать эротический налет суицидальному акту. Среди его персонажей — почти исключительно женщины; экстатическое выражение их лиц в момент, когда меч или нож входит в их голые животы, призвано стереть грань между Танатосом и Эросом. При всем при том эти фотографии не нарушают японское законодательство, так как не демонстрируют ни гениталии, ни волосы на лобке.
О волосах
Вопрос о волосах на лобке был ключевым для обвинений в нарушении антинепристойных законов. В начале 70-х годов на короткое время возник специфически японский бум под названием «бини-хон»: появились фотографии девушек (иногда в парах) — обнаженных, но прикрытых прозрачными бикини. Причем при полном отсутствии мужчин! Накануне бума видео для взрослых именно эти фотографии пользовались бешеной популярностью. Вероятно, считается, что волосы на лобке особенно стыдно кому-либо показывать, потому что подсознательно они считаются апотропеическим средством, что со всей очевидностью следует из средневековых японских трактатов, в которых «срамные» волосы играют особо важную роль в разных привораживающих снадобьях. Другой вероятной причиной может быть страх перед осквернением (кэгарэ), связанный в японской культуре с женским детородным органом. Даже в наши дни в японских комиксах манга манипуляции с женскими гениталиями, включая куннилингус, производятся, скорее, ради того, чтобы унизить женщину, чем для того, чтобы доставить ей сексуальное наслаждение. Женщины остаются объектом жестокого отношения и сексуального удовлетворения только при взгляде издалека.
Ориентированные на девушек манга изобилуют сценами насилия, хотя и не нарушают существующих запретов. Так, в них никогда открыто не изображаются гениталии (обычно заменяемые бананами, колбасами, огурцами или вибраторами). Потоки сексуальных флюидов или спермы дозволительны, только если они существуют независимо от гениталий. Превалирует лицемерие. Это особенно раздражает, когда смотришь японские версии кинофильмов. Шокирует появление долженствующих предотвратить оскорбление общественной нравственности клякс или мозаичных заставок. Это вызывает в памяти советскую или маоистскую сексуальную цензуру, по вине которых жители СССР и КНР не смогли своевременно увидеть многие шедевры мирового кино.
Фильмы для взрослых
Японские видео, особенно «фильмы для взрослых», все еще остаются загадкой для иностранцев. Как можно наслаждаться такими фильмами, если все они прошли через цензуру? Возможно, японское воображение делает их более вульгарными, чем они есть на самом деле. Мне попадались в японских букинистических магазинах серьезные книги, включавшие в себя сюнга великих японских художников: Хокусая, Утамаро, Эйсэя, Куниёси и др. Конечно, на этих картинах гениталии были тщательно прикрыты белыми квадратиками, но бывшим владельцам книг иногда удавалось прорисовать недостающие детали карандашом. Даже в современных публикациях классического эротического искусства определенные места часто закрашены, стерты или вырезаны. По моему мнению, после подобной операции они становятся еще более вольными и непристойными. Эксплуатируется традиционная логика стриптиза. Японская цензура превращает не только современную секс-индустрию, но и классические произведения искусства в бесконечное стрип-шоу.
Трудно представить себе, насколько деспотичной в некоторых отношениях может быть культура, в которой даже в наши дни во время некоторых праздников на всеобщее обозрение выставляются гигантские фаллосы, а в фарсах кёгэн демонстрируются ритуальные совокупления на сцене.
Секс в Японии
Сегодняшнее отношение к сексу в Японии стало более открытым, и теперь можно найти даже классические ксилографы без цензурных ограничений. Хотя японская издательская индустрия наконец получила долгожданную свободу, некоторые стороны секса все еще остаются табуированными для японского общества и кажутся подозрительными. Даже сейчас учебники по половому воспитанию иллюстрированы картинками с изображением бесполых кукол или комиксовых фигур, оставляющих широкое поле для воображения. Воротилы порнобизнеса довольны: существующая цензура является одной из важнейших причин их успеха.
Несмотря на более высокий уровень свободы, которым отличается современная Япония, там сохраняются многие неизвестные Западу сексуальные ограничения и запреты на демонстрацию обнаженного тела. Вряд ли в Японии можно отыскать крупный центр бодибилдинга для лиц обоих полов или нудистский пляж. Изданные в Японии фотоальбомы с «обнаженкой» кажутся совершенно невинными, а мускулистое мужское тело, как правило, не вызывает восхищения. Большинство японцев по-прежнему совершенно равнодушны к эстетическому аспекту обнаженного тела, хотя эротические предпочтения радикально изменились: эротические манга делаются почти исключительно в западном стиле, и в них изображаются женщины с большими грудями, узкой талией и тяжелым задом. Хотя в современной Японии и наблюдаются отчетливые вуайеристские тенденции, Страна Восходящего Солнца остается преимущественно «задрапированным обществом».
Изучая фигурки ханива можно получить много информации из истории японского костюма.
Информация о том, какую носили одежду самураи достаточно сжатая. В китайских летописях описывается мужская одежда как полотно, сшитое из нескольких кусков и тканевая повязка вокруг головы. Часто на тело наносили знаки в виде татуировок, которые отличали богатых от бедных.
Изучая фигурки ханива можно получить много информации из истории японского костюма. На фигурках изображалась нижняя одежда и верхняя. Рубашки и штаны относились к нижней одежде, а сюртуки, пальто с длинными рукавами — к верхней одежде. Традиционной одеждой было «кину» — верхняя одежда с поясом и прямыми рукавами и «хакама» — штаны с переплетом ниже коленей.
На японский костюм VII–VIII века очень повлиял Китай. Зарождаются первые модели кимоно, которое ранее одевалось как нижняя одежда. Под конец VIII века кимоно стали носить как верхнюю одежду. А уже вначале Х века проявляется национальная стилистика в создании японского костюма «сокутай». Этот костюм можно встретить и в наше время на специальных церемониях. Такая национальная одежда представляла собой нижнее одеяние – штаны «окути» и кимоно «косодэ» из белого шелка. А также верхняя одежда – платья «хо» и штаны «хакама».
У классических японских доспехов существует семейство, которое состоит из ламеллярных доспехов и поздних. Ламеллярные доспехи сочетают в себе заимствованные мотивы Корейских и Китайских костюмов, а поздние – это исконно японское моделирование под европейским влиянием. Эти доспехи состоят из небольших шнурованных пластинок «санэ», один из распространенных типов называется «кодзанэ», и все классические доспехи происходят от этого названия. Например, «кодзан-до» или «санэ-ёрой». Любые варианты этих доспехов являлись основным защитным снаряжением в Японии на протяжении Х–ХV вв.
Для разных праздников или Эдо производили копии доспехов. Комплект всего снаряжения воина состоял из 23 деталей. Несколько важных и обязательных предметов под называнием «рокугу», без которых не обходилось ни одно снаряжение: набедренная повязка «фундоси», упор для копья «яри-атэ», кираса «до», шлем «кабуто», защита для лица «мэн-гу», наручи «котэ», поножи «сунэатэ», набедренники «хайдатэ».
Первыми это искусство канонизировали школы, предлагавшие обширные программы обучения, включавшие фехтование мечом, копейный бой, борьбу.
Появление школ нагинатадзюцу
Так же, как и в других боевых искусствах, в конце XVI в. и в начале эпохи Эдо, а в некоторых случаях и ранее, происходит постепенная канонизация нагинатадзюцу — искусства боя алебардой нагината.
Первыми это боевое искусство канонизировали школы, предлагавшие обширные программы обучения, включавшие фехтование мечом, копейный бой, борьбу и другие дисциплины: Катори Синто-рю, Касима Син-то-рю, Нэн-рю, Хикита-рю и др. В них нагинатадзюцу обычно отводилась второстепенная роль: изучая приемы боя алебардой, фехтовальщик-меченосец в первую очередь исследовал возможности этого оружия и учился противостоять ему.
Но постепенно в процессе углубления специализации в будзюцу появляются школы, предлагающие уже исключительно нагинатадзюцу. Большинство из них выделились из крупных школ с широким спектром специализаций или приобрели свой вид школ то пережил озарение и постиг, что название школы ямабуси — Тэн-рю, то есть «Небесная». А уже позднее некоторые ветви этой школы переименовали се в «Тэндо-рю» — «Школа Небесного Пути».
Озарение, выявившее в Сайто выдающееся боевое мастерство, отнюдь не способствовало превращению его в человека высоких моральных качеств, мастер остался таким же резким, заносчивым драчуном, как и прежде. В некоторых источниках он описан как человек в одеждах из птичьих перьев, похожий на тэнгу. Он участвовал во многих дуэлях и был достаточно удачлив, благодаря чему даже получил особую награду от императора. Свой последний поединок Сайто провел в возрасте 38 лет. Через некоторое время после него он угодил в засаду, которую устроили приятели покойного противника, и был обстрелян из луков с разных направлений. Используя технику, которая является для Тэндо-рю базовой даже в настоящее время, Сайто смог отбить немало стрел своим копьем, но в конце концов пал, утыканный стрелами.
Некто, кто якобы видел этот бой, рассказал сыну Сайто о замечательном искусстве его отца отражать стрелы, и достойный преемник родителя продолжил изучение и распространение техники Тэн-рю, которая приобрела вес в ряде районов Японии. В начале эпохи Эдо Тэн-рю развивалась довольно бурно, поскольку многие ее последователи участвовали в тарю дзиай — поединках с представителями других школ, провоцировавших серьезные массовые конфликты. Но с ходом времени методы обучения в школе и его содержание изменялись. Если старейшие памятники Тэн-рю содержат наставления по технике боя мечом, тактике, бою верхом, рукопашному бою и эзотерическим философским аспектам, то в конце XIX в., когда главой школы был Митамура Кэнгё, все свелось практически к обучению нагинатадзюцу женщин и девочек.
Митамура был членом общества Сэйтокуся, которое предлагало обучение синто и воинским искусствам и выступало против западных влияний. В 1895 г. эта группа вступила в Ассоциацию воинской доблести Великой Японии (Дай Ниппон Бутокукай) — националистическую организацию, поставившую своей задачей сохранение и распространение традиционных воинских искусств. После демонстрации техники и методов обучения нагинатадзюцу в женских группах в 1899 г.
Митамура получил от крупной женской школы Досися в Киото приглашение на работу преподавателем нагинатадзюцу. Именно с этого времени Тэндо-рю приобрела известность как школа, специализирующаяся на обучении фехтованию алебардой, ведущую роль в ней стали играть женщины, в особенности супруга мастера Митамура — Тиё, а учебное оружие стало легче.
До настоящего времени в Тэндо-рю сохраняются 120 парных ката с нагината, мечом и кусаригама — серпом с цепью, палкой дзё и коротким мечом кодати. «Преподаватель» (укэтати) в этих формах всегда вооружен мечом, эту роль играет учитель или ученик более высокого уровня, чем «ученик» (ситати), его задача — быть «конструктивной оппозицией» для ситати, который в подавляющем большинстве случаев сражается нагината, чтобы тот мог отточить свои навыки. Когда именно были разработаны эти ката, неясно. Но для старинных школ не обычно столь большое число форм, большинство из которых к тому же предназначены для обучения технике боя именно нагината. Это позволяет предположить, что ката вводились с течением времени разными мастерами, стремившимися добавить что-то от себя или сделать программу школы полнее.
Приемы сначала отрабатывают индивидуально, а затем в парах. Базовые формы содержат серии быстрых спиральных движений алебардой против меча. Часто используются удары по кистям и предплечьям. Основой многих ката является техника итимондзи-но мидарэ, с помощью которой 400 лет назад Сайто Лэнкибо якобы отражал стрелы врагов.
Хотя Тэндо-рю была создана в период войн, многие реальные боевые приемы, существовавшие в то время, со временем были утрачены. Несмотря на это, последователи Тэндо-рю стремятся сохранить дух боевого искусства и соответствие техники критериям подлинного боевого искусства. Ката изучаются для того, чтобы развить у учениц чувство боя. Нынешний верховный мастер школы госпожа Митамура Такэко называет это чувство «духом рубки и уколов». Она считает, что такая практика помогает человеку заглянуть вглубь себя. «Я не просто занимаюсь нагината, это часть меня», — утверждает сэнсэй Митамура. Она говорит, что, хотя ее ученицы учатся убивать, «доброта и мягкость, присущие женщине, при этом не утрачиваются. В действительности, целью тренировки является преображение этих качеств в силу, которую можно использовать как для воспитания и защиты, так и для отъема жизни».
Главным центром школы Тэндо-рю является додзё Сюбукан в Осака, но мощные группы ее последователей существуют и в других регионах Японии. Члены школы — в подавляющем большинстве женщины, от девочек до бабушек. В залах царят смех и дружелюбие. Но во время выполнения ката видна такая скорость и точность ударов, какую нечасто встретишь в других додзё. Несомненно, дух основателя школы Сайто Лэнкибо Кацухидэ все еще живет в руках и сердцах этих современных женщин-воительниц…
Дзикисин кагэ-рю — «Школа тени, полученная напрямую от божества» Приблизительно в то же время, когда Митамура Кэнгё и его коллеги ревизовали школу Тэндо-рю в конце XIX в., родилась другая примечательная школа нагината — Дзикисин кагэ-рю.
Она претендует на родство со школой меча Дзикисин кагэ-рю, созданной знаменитым монахом Ип-пусай на основе более древней школы Синкагэ-рю. Дзикисин кагэ-рю наставника Иппусай была одной из наиболее влиятельных в эпохи Эдо и Мэйдзи, тесно связанная с эзотерическими учениями, одновременно она одной из первых ввела соревновательные поединки на бамбуковых мечах.
В конце 1860-х гг. Сатакэ Есинори, последователь школ Дзикисин кагэ-рю и Янаги кагэ-рю, и его жена Сатакэ Сигэо, которая изучала боевые искусства с 6-ти лет и славилась своим мастерством в фехтовании нагината, разработали современные ката нагинатадо. Получилась совершенно новая школа, связь которой с системой кэндзюцу Иппусай практически не видна. Добавив суффикс «до», основатели недвусмысленно показали, что рассматривают свою школу как систему воинской практики с целью самосовершенствования, а не с целью овладения приемами выживания.
Следующий верховный мастер Дзикисин кагэ-рю госпожа Сонобэ Хидэо принесла ее в школы для девочек. Она преподавала в ряде учебных заведений в районе Киото и одной из первых начала популяризацию массовых занятий нагинатадо.
Школа Дзикисин кагэ-рю продолжает расти и в наши дни. В настоящее время она насчитывает больше учеников, чем все другие школы нагината. Нынешним главой Дзикисин кагэ-рю является госпожа Тоя Акико.
Ката Дзикисин кагэ-рю выполняются по прямым линиям в строго определенном ритме. Постоянно, практически как призыв и ответ, раздаются крики киай, что создает ощущение танцевальной структуры. Ката выглядят быстрыми и элегантными. Акцент делается на правильности исполнения, а не на развитии боевых навыков. Поэтому даже старшие учителя этой школы не могут спонтанно отвечать на неожиданные движения партнеров.
В Дзикисин кагэ-рю используется чрезвычайно легкая и относительно короткая нагината. Держат ее несильным довольно узким хватом с одной стороны древка и вращают вокруг центральной оси. Изгиб клинка для отклонения атак мечом не используется, рубящие удары и тычки прямые. Почти все ката ориентированы на тренировку техники нагината, партнер с мечом только отбивает атаки. Дистанция между партнерами используется такая, что меч в большинстве случаев не может нанести реальный удар бойцу с нагината. В Дзикисин кагэ-рю существует также несколько дополнительных ката, посвященных высокостилизованным приемам боя с кусаригама против меча.
Несмотря на кажущуюся небоевой ориентацию школы, последователи Дзикисин кагэ-рю прославились своими матчами с последователями кэндо. И Сатакэ Сигэо, и Сонобэ Хидэо знамениты многочисленными победами в таких соревнованиях.
В настоящее время Дзикисин кагэ-рю не делает акцента на соревнования по формуле «нагината против меча», хотя эпизодически они по-прежнему проводятся. Многие члены школы участвуют в соревнованиях Атарасий нагината, о которой речь далее. Главное додзё Дзикисин кагэ-рю выглядит как место счастья, радости, духа доброжелательности, полное смеха и серьезной, выверенной практики. По-видимому, это способствует реализации идеи Дзикисин кагэ-рю — привлечь большое число женщин самого разного возраста и рода занятий. В этом Дзикисин кагэ-рю за последние сто лет достигла впечатляющих успехов. Женщины охотно приходят в додзё школы, потому что находят там своеобразный вид полувоинского тренинга, который укрепляет волю и формирует ощущение себя сильной, элегантной женщиной.
Коясан — уединенный маленький городок высоко в горах префектуры Вакаяма.
В половине из 150 монастырей можно провести ночь, попробовать местную вегетарианскую еду, и, при желании, принять участие в утренней службе. Коясан начался с одного монастыря. Легенда утверждает, что в 816 году буддийский проповедник Кукай (он же позже был назван Кобо Дайси), как-то очнувшись после молитвенного транса, увидел перед собой лесного бога в образе охотника с двумя собаками — черной и белой. Монах стал просить охотника об указании свыше места для священного приюта. И действительно, охотник отвел Кукая высоко в горы, где показал узкую долину, пригодную для постройки монастрыря. Вообще-то говоря, Кукай был не первым искателем религиозной истины в этих местах. И до него буддийские монахи истязали себя здесь аскезой в надежде на просветление. Но Кукай незадолго до этого получил разрешение императора основать в этих горах религиозную общину буддийской секты Сингон (Shingon).
Кукай
Кукай — один из самых известных монахов Японии. За годы монашества он немало побродил по стране, обращая местных жителей в свою веру. С его именем связано основание многих храмов и монастырей, строительство искусственных водоемов в засушливых районах острова Сикоку и изобретение «кана» — национальной азбуки, позволившей японцам упростить свою письменность,сформировавшуюся под влиянием китайской иероглифики. Признание Кукай получил и как поэт, скульптор, каллиграф. Ему были рады везде. Но именно гору Коясан знаменитый проповедник считал своим настоящим домом.
В облюбованной Кукаем долине со временем вырос целый религиозный комплекс, состоявший из множества храмов и монастырей. Всю эту общину именовали Конгобудзи (Kongobuji), но в 1869 году это название закрепилось за главным, самым большим храмом на Коясан.
Буддийский комплекс знал годы взлетов и падений. Войска полководца Нобунаги Оды, силой стремившегося объединить погрязшую в междоусобицах страну, в конце XVI века вырезали здесь не одну сотню верующих. Собирался сюда с военным походом и последователь Оды военачальник Хидэёси Тоётоми. Зато при сегунах Токугава монастырь Конгобудзи получил государственную поддержку. В начале XVII века здесь, на территории в 100 гектаров, насчитывалось более тысячи храмов и других религиозных сооружений (ныне из них сохранилось около 120). С 1872 года был снят запрет на посещение этих святых мест и для женщин. И сейчас количество пилигримов, ежегодно отправляющихся на богомолье на гору Коясан, исчисляется миллионами.
Но сначала до города надо добраться. От Миядзимы до Коясана добираться часов пять. Однако, если рассматривать переезд не как потерянное время, а как часть путешествия, кажется, что это совсем немного. Дорога очень красивая. На электричке до Хиросимы, полтора часа на поезде до Осаки, там на метро до станции Namba или ShinImamiya, чтобы сесть на железнодорожную линию Nankai, час на местном поезде до Хасимото (Hashimoto), еще почти час по красивым горам на совсем местном поезде из двух вагонов до конечной станции Гокураку-баси (Gokurakubashi). Эта часть поездки была особенно увлекательной — поезд медленно шел по горам, заросшим соснами, периодически мелькали деревни с садами, спелая хурма свешивалась с веток, рисовые кустики топорщились из земли, поэтому дорога не показалась длинной.
От Гокуракубаси на фуникулере нужно подняться на вершину горы. Выйдя из вагончика, мы оказались перед зданием Нёниндо (Nyonindo). Когда женщин не допускали на территорию монастыря, они могли остановиться в этом здании и возносить молитвы, глядя на расстилающуюся у их ног священную долину. На площади стоянка автобусов, которые за 10-15 минут довезут до нужного монастыря. В монастырь Fukuchi-In мы приехали часов в шесть. Было уже темно — в Японии темнеет очень рано. За красивыми резными воротами располагался сад — разнообразные камни и кусты, между которыми граблями на гравии были нарисованы волнистые линии. Попросив оставить туфли у входа, нас провели в комнату, в которой из мебели был только стоящий на полу телевизор, выдали легкое кимоно — юкату и оставили одних. До ужина оставался еще час и мы решили, наконец, посидеть в японском онсэне. Онсэн — это, по сути, горячая ванна, питающаяся из горячего источника. Он может быть размером с ванну, а может и с довольно большой бассейн. В монастыре онсэн состоял из двух частей — небольшой бассейн в помещении и несколько «кадушек» с горячей водой под открытым небом. Я, конечно, залез в воду на улице, под звездами. Первая мысль — «ну, горячая ванна, у меня и дома такая стоит». Вторая: «А ведь хорошо…» Третья: «А может, останемся тут еще на пару дней?»
Когда я вернулся в комнату, на полу уже стояло множество столиков с едой. Я не возьмусь перечислить все, что там было бесконечное количество овощей, половину из которых я не знаю, зажаренных, засоленных, запеченных, супы, рис в разных вариациях… И блюда все подносили и подносили… Потом, буквально за две минуты, столики исчезли, и на их месте возникли футоны, застеленные матрасы, на которых нам предстояло спать. Я думал, будет жестко, но, как ни странно, было очень комфортно.
Сингон
В шесть утра мы пошли на службу. В большой зале на полу сидело человек 20 гостей, все японцы. Европейцев мы вообще в Японии видели очень мало. По официальным данным, каждый год в Японию приезжает более миллиона туристов. Не знаю, куда они приезжают и где прячутся, но нам они практически не попадались. Мы скромно присели в уголке, и служба началась. Перед нами стояло… не знаю, как это назвать — святилище? алтарь? Этакий большой стол с полками, на которых стояли статуи Будды, лежали какие-то предметы. Перед этим сооружением несколько монахов громко, нараспев, читали сутры. На японском, конечно. Со стороны это звучало как одна длинная звонкая нота с модуляциями, как будто кто-то ударил в большой колокол, и звук волнами то поднимается вверх, то опускается. Потом молодой монах начал петь что-то другое, с другой мелодией, нечто похожее на молитву кантора в синагоге. Так продолжалось с полчаса. Это было непонятно, но ужасно красиво. Когда пение закончилось, пожилой монах сел перед аудиторией и начал что-то говорить умное. Он довольно быстро закончил, желающие по одному подходили поклониться Будде, и на этом служба закончилась.
В комнате за это время сами собой исчезли матрасы, и на их месте появился завтрак — рис, мисо суп, соленья. Мы оставили вещи в монастыре и пошли в город. Не знатокам буддизма вряд ли будут интересны многочисленные аспекты Сингонекого буддизма. Поэтому, в двух словах: слово Сингон — это японское прочтение китайского иероглифа «Истинные слова», который, в свою очередь, перевод с санскрита слова «мантра».
Сингон, в отличие от многих других течений буддизма, учит, что Будда, основа всего сущего, есть часть всего, что есть на Земле, а не существует независимо, как некое отдельное существо или разум. Если в большинстве классических, эзотерических, буддийских учений Просветление является абстрактной цеью, достижимой лишь после нескольких эонов перерождений, то в Сингоне человек вполне может достичь Просветления в течение одной жизни через осознание истинной сущности. Достигается это через ритуалы для тела — традиционные жесты (мудры), для речи — мантры и для ума — медитации.
Главный вход в Коясан — расположенные на краю плато гигантские Даймон, что в переводе означает «Великие ворота». От ворот открывается неповторимый вид на долины, поросшие лесами горы. В особо ясные дни можно увидет далекие острова Сикоку и Авадзи.
Главный сингонский храм города — Конгобудзи, построенный в 1592 году. Храм много раз горел, подвергался природным катаклизмам, перестраивался. В 1863 году обветшавшее здание было реконструировано. Мо древний интерьер постарались сохранить, особенно впечатляют раздвижные ширмы с картинами прославленных мастеров XVI века Тансая (Tansai), Таню (Tanyu) и Кано (Капо). Во дворе храма очень красивый сад камней Банрютэй (Banryutei), где можно перевести дух и выпить чашку чая, приготовленного монахами. Особо привлекают внимание его рододендроны и расписанные раздвижные двери внутренних помещений.
Великолепный комплекс Дан-дзёгаран, расположенный чуть дальше, включает самое старое из всех находящихся на горе зданий, Фудодо, построенное в 1197 году, и Компон дайто, великолепную ало-белую пагоду — символ Коясана.
Походив по храмам, мы добрались до главного кладбища буддийской Японии — Окуноин. Каждый уважающий себя японский буддист, даже те, кто придерживается других течений буддизма, завещает похоронить хотя бы кусочек своего тела на этом кладбище. Кладбище потрясает более 200 тысяч могил, тропинка ведет почти три километра через все кладбище, над головой возвышаются огромные вековые сосны и кедры, по обеим сторонам — буддийские надгробия самых разных форм.
Очень много маленьких каменных фигурок в красных «нагрудничках» — надгробия неродившимся младенцам. Они не накопили достаточно добрых дел, чтобы пересечь священную реку Sanzu, но есть особое божество Дзидзо (Jizo), которое им помогает (пожалуй, это самая лучшая из встретившихся мне иллюстраций смешения буддизма и синтоизма).
История 47 ронинов
Там же и могилы легендарных 47 ронинов. История 47 ронинов давно уже стала легендарной. О ней снято четыре фильма, создано множество театральных постановок, знаменитые японские художники посвятили этому сюжету не одну гравюру. За 300 лет история, конечно, обросла множеством вымышленных подробностей и стала еще более интересной.
Пятнадцатого дня последнего месяца 15 года эры Гэнроку (1702 г.) столицу Японии Эдо (современный Токио) потрясла в высшей степени необычная новость: в седьмую стражу — в четыре часа утра — дом высокопоставленного правительственного чиновника, церемониймейстера при дворе сегуна (военного правителя Японии), подвергся нападению. Это произвело ошеломляющее впечатление: за сто лет правления династии Токугава Япония основательно привыкла к мирному и законопослушному существованию.
За один год девять месяцев до этого события в так называемом Сосновом коридоре замка сегуна в Эдо 35-летний Асано Такумино ками Наганори с мечом в руке атаковал престарелого Кира Кодзукэно сукэ Ёсинака — главу знатного аристократического рода — и ранил его. Обнажать меч во дворце было строжайше запрещено, никакие причины во внимание не принимались.
Вскоре реальные события мести преданных вассалов обросли вымышленными деталями, иногда добавлялись несуществующие действующие лица. Инцидент Ако и история мести сорока семи ронинов наделала так много шума, что театр Кабуки не мог оставаться в стороне. Реакция театра была мгновенной. Уже через десять дней после того, как преданные вассалы совершили сэппуку, на сцене столичного театра Накамурадза была поставлена пьеса «Атака братьев Сога на исходе ночи». Представление прошло всего два раза, на третий день спектакль был запрещен. История о 47 ронинах стала достоянием не только театра, она попала и в кодан — устные рассказы — жанр, в высшей степени популярный в период Токугава. Серия Сэйтю гисидэн — «Биографии преданных вассалов» — создана в конце 1840-х годов.
Статуэтка Кобо Дайси
Рядом могилы правителей всех уровней, глав кланов и т. д. В конце кладбища святилище, где похоронен сам Кобо Дайси. Правда многие считают, что он до сих пор там медитирует… Верующие покупают каменную статуэтку Кобо Дайси и ставят ее в специальный зал. Сейчас в этом зале стоят около 65 ООО абсолютно одинаковых статуэток. В соседнем зале рядами, в несколько ярусов, висят зажженные лампы — это еще один способ поклониться великому монаху. Две лампы горят с XI века — «лампа бедной женщины», и лампа императора — Сиракава. С первой лампой связана интересная легенда Недалеко от святилища стоит маленькая будочка с деревянной решеткой и отверстием для руки. Внутри лежит камень. Нужно просунуть руку, поднять камень и положить его на полку. Чем больше грехов у человека, тем тяжелее ему покажется камень. У меня получилось. Встречаются на кладбище и неожиданные памятники. Недалеко от входа стоит большой белый монумент. Компания, выпускающая пестициды, поставила его, чтобы искупить свою вину перед миллионами убитых муравьев.
Еще одно, не указанное в толстых путеводителях интересное место: за кладбищем находится замечательный горный хвойный лес, с уютными тропинками, небольшими озерцами и чистейшим воздухом. Интересная достопримечательность Коясана,которую нельзя пропустить, — это мавзолей Иэясу Токугавы. В 1603 году власть в Японии получил Иэясу Токугава с титулом «сёгун». В течение около 250 лет сёгунат во главе с потомками Токугавы управлял Японией (период Эдо), пока в 1867 году сторонники императора не устроили революцию и не вернули реальную власть императору.
Иэясу Токугава в Японии примерно на том же уровне значимости, как Петр I в России или Наполеона во Франции. Честно говоря, я так и не понял, что его мавзолей делает в Коясане, могила Токугавы совсем в другом месте, в Никко. Но мавзолей очень красивый. Правда близко к нему не пускали, пришлось перелезать через забор и заходить из-за деревьев, чтобы его сфотографировать.
Так в знаменитой энциклопедии ниндзюцу «Бансэнсюкай» названа уловка, суть которой такова: ниндзя поступал на службу к какому-нибудь князю-даймё и втирался к нему в доверие, но в решающий момент предавал его и выдавал все планы врагу — своему подлинному господину.
Cпособ вывернутого мешка
В классическом варианте техника фукуро-гаэси выглядела приблизительно так. Ниндзя являлся к даймё и предлагал свои услуги, напирая на то, что владеет особым искусством шпионажа, позволяющим ему запросто проникать во вражеские крепости и устраивать там диверсии. Чтобы подкрепить свои слова, шпион мог продемонстрировать пару-тройку секретных приемов, представить потенциальному нанимателю интересную для него информацию. Князь, находившийся на пороге войны с соседом, разумеется, был заинтересован заполучить в свое распоряжение профессионала шпионажа и под впечатлением рассказов и демонстраций «безработного» ниндзя вскоре соглашался нанять его к себе на службу.
С началом боевых действий новоявленный разведчик-диверсант отправлялся на задание: разведывал обстановку во вражеском тылу, осуществлял диверсии, сеял панику. В соответствии с планом своего подлинного хозяина, он мог выдать даймё-нанимателю некоторые маловажные секреты, спалить какой-нибудь ненужный домишко, прикончить нескольких преступников-смертников, переодетых воинами. Его новый хозяин нарадоваться не мог на своего ловкого диверсанта, совершенно не догадываясь, что все его действия — лишь тщательно продуманные шаги в дьявольской игре врага. Но когда в войне наступал решающий момент, его любимец преподносил ему крайне неприятный сюрприз: поджигал замок, открывал ворота врагу, заманивал самого князя со всем «генералитетом» в смертельную ловушку, выхода из которой попросту не было…
Другой вариант использования «способа вывернутого мешка» был рассчитан не на диверсанта, а на мастера обмана, актерской игры и ораторского искусства. В этом случае задачей агента являлось проникновение во вражеский замок для сеяния паники и подготовки крепости к захвату. Для этого «Бансэнсюкай» рекомендовал ниндзя выявить посторонних лиц, имеющих возможность доступа во вражеский замок. Это мог быть буддийский монах, врач, слепой массажист, циркач-фокусник, ремесленник, торговец. Затем ему следовало познакомиться с этим человеком, сойтись с ним поближе и стать его компаньоном, например, в качестве ученика или слуги. Проникнув вместе с ничего не подозревающей жертвой обмана в замок врага, агент распространял там клевету, сеял пораженческие настроения, подстрекал к мятежу, распускал лживые слухи, стараясь вызвать панику, напугать и поссорить всех и вся, т.е. вел психологическую войну. А когда наступал решающий момент, переходил к активным действиям — организовал поджог и открывал ворота.
После того как в 1895 г. Китай уступил Японии остров Формозу (Тайвань), для управления подведомственной территорией было создано генерал-губернаторство Формозы с соответствующим чиновничьим аппаратом во главе с генерал-губернатором. Знаком отличия этого ведомства стала эмблема «двойной треугольник», которая, в первую очередь, присутствовала в униформе чиновников. Такой же значок встречается в орнаментации одного меча и нескольких кортиков, очень похожих на образцы японского морского холодного оружия: на морскую парадную саблю и на офицерский кортик образца 1883 г. соответственно. Несмотря на сходство с морскими моделями, это оружие не имело отношения к японскому флоту. Его носили только чиновники генерал-губернаторства в качестве форменных или парадных мечей и кортиков. Чиновники подразделялись на три ранга: ханнин (младшие), сонин (назначенные с одобрения императора), тёкунин (назначенные императором). Если регламентация мечей была произведена в 1899 г., то образцы кортиков утвердили только в 1911 г.
Кортик младших чиновников генерал-губернаторства Формозы образца 1911 г.
Прибор рукояти из позолоченной латуни полностью декорирован штриховой или ямочной гравировкой. Колпачок набалдашника, украшенный рельефным изображением сакуры (цветок вишни) и листьев, с обеих сторон имеет ажурные фигурные прорези. Рукоять обернута покрытой черным лаком, полированной кожей ската (самэ) и обмотана позолоченной проволокой, размещенной в пазах. Декоративные накладки рукояти (мэнуки) закрывают болт и гайку, которыми рукоять крепится к хвостовику. Мэнуки выполнены в виде «двойного треугольника» — значка Формозы. На оборотной стороне крестообразной гарды имеется штамп с японскими иероглифами, которые читаются следующим образом: Киото Этидзэн-я сэй, что переводится как «сделано в мастерской Этидзэн в Токио». В этом случае слово «киото» означает «восточная столица», т.е.
Токио, а название
города Киото записывается другими иероглифами. Такая же маркировка присутствует и на парадной сабле Формозы.
Клинок стандартного кортика машинного производства с долами снабжен латунным хабаки (воротник на основании клинка). Деревянные ножны покрыты темно-коричневым или черным лаком. Неизвестно, разрешались ли другие покрытия ножен, также как кожа или шагрень. Оба медальона украшены только точечной гравировкой. Для фиксации клинка в ножнах использована обычная система зажимной скобы и кнопки.
Общая длина кортика в ножнах экземпляра, показанного на ил. 231, 410 мм. Длина рукояти 107 мм. Длина клинка (до гарды) 251 мм. Длина ножен 302 мм. Вес кортика в ножнах 10 унций. Носили этот кортик, очевидно, чиновники ханнин (эквивалент армейским младшим офицерам). Пока известен лишь один образец такого оружия, поэтому данная разновидность кортика считается очень редкой.
Кортик старших чиновников генерал-губернаторства Формозы образца 1911 г.
Ножны у него такие же, как и у кортика младших чиновников. Однако в оправе рукояти наблюдаются отличия: во-первых, она покрыта белой самэ, во-вторых, на колпачке набалдашника нет ажурных прорезей. Так как не было найдено ни одного такого экземпляра, эти кортики следует считать очень редкими. Они предназначались для чиновников ранга сонин (эквивалент армейских старших офицеров). Остается неизвестным, какие кортики полагалось носить высшему рангу тёкунин. Возможно, их образец был более орнаментированным.
Меч чиновников генерал-губернаторства Формозы образца 1899 г.
В настоящее время известно только два образца мечей чиновников генерал-губернаторства Формозы. В книге «Мечи императорской Японии 1868-194 5 гг.» говорится, что они введены 17 февраля 1899 г. Модель ханнин (младшие чиновники) имеет гладкий прибор с точечной гравировкой и черную рукоять. У модели сонин (старшие чиновники) гарда и верхняя часть планки спинки рукояти украшены сакурой и листьями, а рукоять — белая. Прибор рукояти из позолоченной латуни с пунктирной гравировкой. На известном экземпляре ханнин имеется только одна сакура (цветок вишни), увенчивающая гайку набалдашника, скрепляющего рукоять с хвостовиком.
Планка спинки имеет загнутые на обе стороны меча ушки (щечки), которые украшены рельефными изображениями «двойного треугольника» -эмблемы Формозы. Маленький выступающий задний конец гарды сцепляется со штифтиком, выступающим на оборотной стороне устья ножен. На оборотной стороне гарды проштампованы такие же иероглифы, как и на кортике — «Киото Этид-зэн-я сэй», т.е. сделано в мастерской Этидзэн в Токио . Не на всех экземплярах данного типа мечей стоит подобная марка, которая, возможно, предназначалась исключительно для мечей и кортиков Формозы.
Хромированный клинок массового производства, иногда с наведенным травлением кислотой закаленным краем лезвия (якиба), снабжен латунным хабаки (воротником на основании клинка). Впрочем, известен образец подобного меча с соответствующим регламентированным прибором и с подписанным клинком ручной ковки, который был создан из нарезной винтовки или ствола мушкета. Клинок этот — стандартных размеров. Он датирован 1899 г. и подписан мастером периода Мэйдзи Мотосада.
Деревянные ножны покрыты либо черной кожей, либо полированной черной или коричневой шагренью. Они снабжены тремя медальонами из позолоченной латуни. У модели ханнин рельефные медальоны-обомицы с кольцами имеют ажурные прорези в виде сердечка (глаз кабана). Ножны ранга сонин идентичны морской офицерской парадной образца 1914 г. Размеры, очевидно, варьировались. Длина рукояти меча составляет 125 мм. Длина клинка 675 мм. Максимальная ширина клинка 20 мм. Темляк с узлом и шнурами бежевого цвета. К настоящему времени описано всего несколько экземпляров этого меча, поэтому его можно отнести к разряду редких.
Несколько кинжалов камикадзе было найдено в обломках самолетов и у погибших пилотов, остальные образцы, по-видимому, достались союзникам в период оккупации.
До конца войны у армии и флота были независимые друг от друта воздушные силы. Первоначально тактика пилотов-самоубийц была принята на вооружение морской авиацией. Такие атаки назывались камикадзе (божественный ветер) или точнее — синпу. На флоте из добровольцев было сформировано первое специальное штурмовое подразделение «Синпу Токубэцу Когэтай» (Божественный ветер специального штурмового подразделения), сокращенно Токко-тай.
Вслед за этим в армии был учрежден собственный «Специальный штурмовой корпус атакующего меча». Первая организованная атака на флот союзников была осуществлена 25 октября 1944 г. В ходе войны тактика смертников стала обязательной для всех пилотов, получивших соответствующий приказ, и массовые штурмовые налеты следовали один за другим. Последняя атака была проведена 6 января 1945 г. В число смертоносного оружия, рассчитанного на самопожертвование исполнителя, вошли ока (пилотируемая ракетная бомба), кайтэн (управляемая торпеда) и синъё (начиненные взрывчаткой моторные лодки).
Известно, что некоторым камикадзе и пилотам кайтэн преподносили один из видов холодного оружия, предположительно кинжал. Полученные после войны данные говорят о том, что подобные награждения ограничивались личным составом флота и проводились только в самом начале кампании камикадзе и кайтэн. Авторы не нашли сообщений о таких церемониях в армии.
Типичными примерами флотских военных сводок являются следующие: «
7 ноября 1944 г. вице-адмирал Мива Сигэёси преподнес пилотам кайтэн белую хатимаки (головная повязка) и вакидзаси. короткий меч самурая, которым совершали сэппуку (ритуальное самоубийство). В 8.00 на следующее утро они строем выступили в поход: меч -на правом боку, вакидзаси — в левой руке. В 9.00 подводные лодки отплыли для первой операции кайтэн. Пилоты стояли в открытых торпедных люках и угрожающе размахивали мечами». 3 декабря 1944 г. адмирал Тоёда Соэму подарил каждому пилоту первого подразделения ока белую хатимаки и короткий меч с выгравированным на нем именем идущего на смерть бойца». Эти события происходили в конце тренировочного периода смертников.
Не обнаружено ни одного
вакидзаси периода Сева, в морской или традиционной (гражданской) оправе, с какими-либо признаками подарков пилотам кайтэн. Полагают, что и летчикам камикадзе, и пилотам ока также вручали кинжалы, хотя не найдено ни одного экземпляра с именем адресата подарка. На фотографиях того времени можно увидеть пилотов кайтэн с только что полученными кинжалами в сира-сая (простой деревянный прибор для хранения клинка) и с полноразмерными кай-гунто в руках. Таким образом, вышеприведенное упоминание вакидзаси кажется неточным. Эти кинжалы смертники кайтэн брали с собой, отправляясь на выполнение задания, поэтому вполне естественно, что ни один из них не найден.
Можно предположить, что, если кинжалы дарили в массовом порядке, существовал поставщик или поставщики подобной продукции. Однако никаких сведений об официальном санкционировании таких акций или предписании определенного образца нет. Очевидно, старшие офицеры, участвовавшие в церемонии вручения кинжалов, приобретали их на свои средства в знак уважения к тем, «кто готов умереть».
Несколько кинжалов камикадзе было найдено в обломках самолетов и у погибших пилотов, остальные образцы, по-видимому, достались союзникам в период оккупации. Среди коллекционеров и торговцев сложилась нездоровая тенденция принимать любой кинжал, отдаленно похожий на аикути смертников, за оружие камикадзе. Следует учесть, что японские офицеры часто имели при себе несколько образцов холодного оружия, в число которых входили кинжалы для личного пользования. Кроме того, продается множество туристических ножей для бумаги, которые соответствуют общему описанию, но, как правило, не имеют хабаки. Однако неопытный коллекционер вполне может обмануться.
Возможны также послевоенные переделки подлинных кинжалов «под камикадзе». Например, известен клинок в сира-сая (прибор для хранения неоправленного клинка) с сарутэ (петля для темляка), характерной для син-гунто, и с кожаным темляком сержантского меча". При атрибуции оружия камикадзе необходимо учесть все эти факторы.
Офицер мог брать (и действительно так делал) на службу несколько видов холодного оружия.
Регламентированного образца кинжала в армии не существовало, однако попадаются старые танто (кинжал с гардой), адаптированные для военного применения путем добавления кожаного чехла на ножны. Обнаружен и другой тип кинжалов в ножнах сира-сая (деревянная гарнитура для хранения клинка), полностью покрытых кожей, и с клинками ручной ковки периода Сева. Оба типа снабжены широкой кожаной поясной петлей, наличие которой предполагает ношение подобного оружия. Не упомянуто ни одного танто с клинком периода Сева и полным прибором. Другие типы коротких мечей легко перепутать с кинжалами камикадзе, которые могли и не имели приспособлений для ношения.
Офицер мог брать (и действительно так делал) на службу несколько видов холодного оружия. Не найдено ни одной фотографии армейского офицера с кинжалом, но он мог носить его для самозащиты вне боя или в свободное время. Столь же вероятно, что офицеры военно-воздушных сил предпочитали в полете кинжалы, а не громоздкие
мечи. Известен прекрасный образец традиционного
танто с ножнами, покрытыми кожей, и с пластинкой, на которой имеется следующая надпись: «Фамильный меч чести. Подарок подполковнику Л. М. Коффи британского экспедиционного корпуса от генерал-майора Гонпати Ёсида, начальника штаба 15-й армии. 25 сентября 1945 г., Банпонг, Сиам». Примеров кинжалов, адаптированных для армейского применения, мало.
Обычно мечи подвешивались двумя способами.
(I) Перевернутая позиция: когда одно кольцо ножен (обоймицы) закрепляется на крючке, расположенном наверху’ короткого лицевого (или единственного) пасового ремешка. Благодаря этому оружие висит, не нуждаясь в том, чтобы его поддерживали рукой.
(II) Подвешен за один или два пасовых ремешка; оружие, таким образом, свободно болтается, и его нужно поддерживать рукой.
Кортики:
(I) Рукоять обращена назад. Задний длинный ремешок крепится к верхнему кольцу обоймицы ножен, которое также подвешено за крючок переднего ремешка. Короткий передний ремешок крепится к противоположному кольцу обоймицы. Оба ремешка снаружи обматывают кортик. Это — обычный способ ношения морского кортика.
(II) Рукоять обращена назад. Передний короткий ремешок прикрепляется к верхнему подвесному кольцу ножен, которое, в свою очередь зацепляется за крючок на конце того же ремешка. Длинный задний ремешок прикрепляется к противоположному подвесному кольцу на ножнах. Использовался курсантами военно-морских училищ.
(III) Рукоять обращена назад. Подвешивается с помощью переднего короткого ремешка, который скрепляется с верхним подвесным кольцом на ножнах. Длинный задний ремешок сцепляется с подвесным кольцом на противоположной стороне ножен. Таким образом, кортик не зафиксирован и свободно висит. В книге «Японская военная форма 1930-1945 гг.» указывается, что кортики военно-морских оркестрантов носились именно таким способом, так как на переднем ремешке не было крючка.
Мечи (одна обоймица):
(I) Подвешиваются только на ремешке и свободно висят.
(II) Ремешок обмотан вокруг ножен, а затем прикреплен к подвесному кольцу ножен посредством спиралевидной зажимной петли. Далее эта петля крепится к верхнему крючку на ремешке.
Некоторые пасовые парадные ремешки и цепочки имеют дополнительный крючок на конце короткой цепочки, крепящийся к ременному зажиму. Это дополнительное крепление для кольца обоймицы, поскольку крючок сцепляется с кольцом на ножнах.
Меч может быть также повешен в оборотной позиции без использования крючка.
Мечи (две обоймицы):
(I) Подвешиваются только за ремешки. Короткий передний — крепится к верхнему кольцу на ножнах, а длинный задний — к нижнему. Меч, таким образом, висит рукоятью вперед. Мечи морской полиции могли носить только так, поскольку у них на передних пасовых ремешках не было крючков.
(II) Короткий передний ремешок проходит снизу, обматывается вокруг ножен, а затем крепится к верхнему подвесному кольцу. Кольцо подвешивается к крючку того же ремешка. Длинный задний ремешок проходит поверх ножен и крепится к нижнему кольцу. Таким образом, меч находится в перевернутой позиции с рукоятью, обращенной назад.
(III) Как и у (II), но короткий передний ремешок не проходит под ножнами. Этот способ применяли только охранники морских тюрем. Парадные армейские ремни требовали при ношении с полной парадной униформой большой надежности. Прикрепленная к кителю на кнопке короткая планка из материала мундира пропускалась через металлическую петлю, расположенную между двумя частями ремня.
В полевых условиях мечи могли носить следующим образом:
(I) Длинный регулируемый кожаный ремешок снабжался петлями на обоих концах. Они крепились к ножнам и рукояти
син-гунто или кайгун-то, что позволяло подвешивать меч через спину.
(II) Некоторые армейские кожаные ремни имели широкую петлю, пришитую под углом вблизи пряжки. Ножны, уже прикрепленные к пасовому ремешку или цепочке, можно было продеть в нее, жестко фиксируя меч и освобождая обе руки.
В Японии с раннего средневековья считается, что его дух вселен в лисицу.
ИНАРИ (Оинари) — ( お) 稲荷 — божество пищи и земледелия, часто трактуется также как божество данной местности, дома и прилегающих угодий (ясики-гами). Нередко понятие И. объединяет сразу несколько божеств. В настоящее время насчитывается более 30 000 святилищ ИНАРИ , не считая небольших кумирен. Основной храм И. расположен в квартале Фусими в Киото, хотя существуют и другие разновидности верований в И. Отдельную линию составляет культ, в котором ИНАРИ совмещен с буддийским полубожеством-духом Дакинитэн, в эзотерическом буддизме Индии отнесенным к классу демонов-оборотней, знающих за полгода о смерти человека и пожирающих его сердце; нередко бывает женского пола. В буддийском трактате «Синдзоку буцудзихэн» (периодЭдо) Дакини входит в категорию якш; их функции в индуизме и буддизме несколько разные, одна из них ― божество-охранитель недр и дух богатства, имеющий назначение охранителя дома. В Японии с раннего средневековья считается, что его дух вселен в лисицу.
В главном обряде святилищ ИНАРИ, проводимом во втором месяце года, происходит встреча бога горы, который весной становится богом полей, а осенью возвращается в горы. При этом боги, которых величают во время ритуала, в основном, божества еды ― Укано митама, Укэмотино ками, Микэцуками и др. (корень этих слов «кэ» означает «еда»). Связь божества ИНАРИ с лисицей подтверждается многими фактами: например, место, где проводится ритуал встречи горного божества, которое верхом на коне спускается вниз, чтобы стать богом поля, именуется «кицунэ-дзука», «лисья могила».
Чрезвычайная популярность этого культа связана с тем, что в разных местностях он срастался с местными верованиями, попадая в рыбацкую деревушку, становился богом рыболовства, в другом месте мог объединиться с верованиями Кумано.
