Классические шедевры Японии

Поэзия Японии 

Внутри этой культуры родилась и развивалась великая национальная поэзия. При дворе поэзия была не только приятным времяпрепровождением; она стала обычным языком должностных лиц. В стихах они выражали свою радость по поводу наступления весны или боль обманутой любви; но они пользовались языком поэзии как для того, чтобы благодарить за милость, за почести, за продвижение в длинной очереди государственной иерархии, так и для того, чтобы выразить свою горечь, разочарование или отчаяние, когда их обходили милостями. Императоры лично интересовались поэзией, и с VII до XV века появились одна за другой антологии (последняя будет завершена в 1439 году), причем каждая из них увековечивала в литературном мире имя правителя, который распорядился ее составить. Среди этих сборников три занимают особое место, так как помимо значительного количества произведений, которые они содержат, в них были включены исследования по поэтике. 

Последнее из великих собраний шедевров — «Новое собрание старых и новых песен» (Син Кокинсю) — вышло в свет в 1205 году. В него входило двадцать томов, по образцу предшествующей антологии, тексты располагались по темам: времена года, счастливые события, расставания, путешествия. Там были сгруппированы вместе стихотворения, которые вдохновлены именем птицы, цветком, местностью, любовью; затем шли элегии, стихотворения по различным поводам; за ними, наконец, следовали стихотворения с необычными стихотворными размерами. К этим традиционным рубрикам, уже определенным «Собранием старых и новых японских песен»» (Кокинсю, или Кокинвакасю, 905), прибавлены два новых сюжета — о синтоистских божествах и на буддийские темы. Религия, которая некогда пронизывала невежественный поэтический мир, но не была его непосредственным предметом, существовала в той или иной степени в монастырях. Сентиментальный буддизм эпохи Хэйан наполнил сердца. Двор, покинутый властью и ставший бедным, утешался амидизмом, который воодушевлял трепещущий огонь чувств, оскорбленных драмами жизни. В лирическую поэзию явилась мягкость его универсального сострадания, меланхолическая смиренность человека перед грубостью вещей и неуверенная надежда на рай, где были бы забыты бедствия этого мира.

Обычно противопоставляют эстетизм (иногда немного сухой) Фудзиварано Тэйка (1162—1241), известного также под именем Садай, которому было поручено составление Син Кокинсю, утонченной любви к природе, выраженной меньше чем через полстолетия в творчестве поэта-монаха Сайге (1118—1190). Этот великий путешественник, как и многие японские художники, умел переводить в словесные образы свои чувства, которые ему внушала красота родной страны. 

Суровость времени — а то была эпоха войн между Тайра и Минамото — придавала стихотворениям Сайге более мрачную тональность, но также и большую глубину по сравнению с Кокинсю. «Собрание старых и новых песен», составленное по распоряжению императора Дайго (897—930), — первая поэтическая антология на японском языке и отличается, таким образом, от старинных сборников поэзии на китайском языке. Ее содержание почти полностью состояло из произведений в форме танки, которая включала тридцать один слог (5, 7, 5, 7 и 7 слогов в строке) и представляла собой короткое стихотворение, характеризующееся изяществом и краткостью. Именно из нее рождается вся позднейшая японская поэзия, но и сама она никогда не будет полностью забыта. Танка всегда сопровождала придворную культуру до XIX столетия и сохраняла место, которое ей было определено в Кокинсю; однако танка снова стала очень популярной, ко-гдав 1891 году филолог и поэт Отиай Наобуми (1861—1903) опубликовал свой «Новый свод законов о коротких стихотворениях» (Синсэн катэн), из которого Ёсано Тэккан (1873—1942) черпал вдохновение для своего глубокого лирического чувства. По сей день существует «Международное общество танки», основанное Жюдит Готье и принцем Сайондзи Киммоти (1849—1940) в конце прошлого [XIX] столетия. Целью общества были не только переводы танки, чтобы иностранцы могли оценить поэтические достоинства, но и воспитание вкуса к их созданию на других языках, что и попыталась сделать Жюдит Готье на французском языке. С тех пор, несмотря на трудности, с которыми встретился этот союз поэтического духа и поэтической формы, очень отличающихся друг от друга, поклонники танки не отказались от попыток осуществить этот сложный синтез. Задача, впрочем, более чем замечательная, так как в самой Японии жанр танки постепенно умирает, чрезмерное изящество и изысканность убивают его содержание. На это влияют, кроме того, узкие фонетические границы жанра, злоупотребление каламбурами — словами с двойным смыслом (какэ котоба), клише, знаменитые слова-подушки (макура-котоба), эти эпитеты в манере Гомера, которые неизменно сопровождают некоторые слова; таким образом, небо (амэ) всегда «безграничное и надежное» (хикасата-но амэ), в то время как утреннее солнце — «улыбающееся и лучистое» (эмисакаю). 

С веками значение эпитетов стиралось, и макура-котоба оказывались всего лишь легким сопровождением для идеи, а иногда и избитым стилистическим приемом. Томная нежность этих стихотворений воскрешает в памяти неуловимые изменениия природы, авторы воспевают цветы, любовные порывы, эта поэзия пробуждала поэтический талант и мужчин и женщин, монахов и воинов. В 951 году было основано «Ведомство национальной поэзии» (вака-докоро), которому препоручалась задача собирать эти крохотные эфемерные драгоценности. В результате плодотворных поисков они были внесены в Кокинсю. Эта антология, которую предваряли предисловия на китайском языке Ки-но Ёсимоси (умер в 919 г.) и на японском языке (что очень важно) Ки-но Цураюки (883—946), заложила основы, на которые впредь опирались все японские поэты, пишущие на родном языке, в том числе понятие быстротечности впечатлений (моно-но аварэ), которому было суждено оказать влияние на всю эпоху Хэйан. Пронизанная буддизмом, скорее связанным с чувствами, чем с подлинно нравственным или религиозным началом, эта идея оказалась прежде всего эстетическим принципом. Она вполне соответствовала духу придворной поэзии, дружественной легкости и блеску, слегка завуалированному, что представлялось идеалом хорошего вкуса. 

Эта изысканная меланхолия, повторяясь сто и даже тысячу раз, утрачивает свое очарование, на его месте нередко возникает искусственный академизм; однако она очаровательна, когда если передана талантом Аривара-но Нарихира (825—880). 

Более богатыми являются стихотворения, включенные в первую величайшую японскую антологию «Антология мириадов листьев» (Манъёсю), составленную, по-видимому, Отомоно Якомоти во второй половине VII столетия. Благодаря этому можно читать произведения 491 поэта и 70 поэтесс, не считая двухсот анонимных стихотворений. Хотя они и были написаны иероглифами китайского языка, значение которых столь же идеографическое, сколь фонетическое, эти стихотворения свидетельствуют о чисто японской способности чувствовать и чрезвычайно отличаются от бесчисленных китайских стихотворений, которые тогда сочинялись в Японии. Стихотворные размеры еще различаются и довольно неопределенны. Хока, или длинное стихотворение, структурировалось с переменным количеством стихов, чередованием 5 и 7 слогов (некогда они включали от 3 до 11 слогов). Этот ритм 5 и 7 слогов встречается и в танке. Сэдока представляет исключительный ритм 5, 7, 7, 5, 7 и 7 слогов в строке. Длинные стихотворения обычно сопровождаются короткими стихотворениями, которые обобщают смысл, в то время как короткое предисловие на китайском языке, помещенное в начале произведения, рассказывает о том, какие именно обстоятельства. 

Вдохновили автора на создание этого произведения. Больше всего в этих стихотворениях рассказывается о радостях и огорчениях любви; сюжет других был определен впечатлениями, которые получали высшие чиновники в обязательных поездках до места службы в провинцию; некоторые, наконец, были отзвуком старинных легенд. Среди авторов, наделенных большим талантом, необходимо упомянуть Ямабэ-но Акахито (первая половина VII в.), который умело воспевал красоты природы, и Какиномото-но Хи-томаро (конец VII в.), который оплакивал смерть придворной дамы (унэмэ) Киби-но Цу.

Поэзия Хитомаро вдохновляется колдовским ритмом ритуальных синтоистских молитв (норито), благородный стиль которых равным образом является и стилем императорских манифестов (сэммио), перегруженным к тому же китайскими терминами и буддийскими выражениями.

Эти сокровища японской литературы, которые в XIX столетии и сегодня обычно считаются вершиной национальной литературы, чрезвычайно быстро забылись в свое время. В IX веке развитие национальной письменности, способной выразить душу поэтов, заставило позабыть о старом и условном чтении идеограмм, которыми искусственно была записана поэзия Манъёсю. Смысл утратился до такой степени, что в X веке император Мура-ками (946—967) поручил Минамото-но Ситаго (911—983) и четырем другим ученым восстановить старинные правила чтения. Двумя веками позже, в 1185 году, появляется первый комментарий. Затем в 1683 году Токугава Мицукини (1628—1701) поручил ученому монаху Кэйтю (1640—1701) изучить Манъёсю при помощи зарождающейся тогда филологии. Потребовалось не менее десяти столетий, чтобы Манъёсю вернулся из забвения. И в самом деле, Манъёсю оказался в досадном положении посредника между двумя главными формами выражения — китайской литературой и литературой на родном языке, которой вскоре было суждено создать шедевры.